Международное объединение содействия развитию абазино-абхазского этноса «Алашара»

Невербальные виды общения абхазов. Мимика и предметно-вещная символика

Невербальные виды общения абхазов.  Мимика и предметно-вещная символика

Язык мимики богат и содержателен. Он более выразителен и эмоционально окрашен, являясь проявлением чувств и эмоций.

«Икьышэ дыкэцаны, икэцаны дцэажэоит» говорят о том, кто в первую очередь пренебрег другим человеком своим выражением лица. Эта мимика, служащая проявлению насмешки, сарказма, характерна для женщин.

 О человеке, пребывающем в плохом настроении, со скрещенными руками (инапкуа еигуцапсны) отзываются «иаб дыпсны ихэда дыхшьушэа ауп дышдэыку, илахь шеикэу».

Фразеологизмы «сакара сыцлеит», «игэашьамх ицпраауеит» означают отображение таких же – радостных и веселых – чувств на лице, в походке, в действиях человека, в основном, от встречи с близкими людьми, от получения хорошей новости.

И далее: распространенные в этнической среде абхазов мимические выражения являются проявлением следующих эмоциональных состояний (или их проигрываний):

Гнева: «иблакэа амца рхуп»;

Печали: «чи лагырзи еикэылхуам»;

Праздности, лени: «ажэ агэацэы илоуп»;

Обиды: «игэапсахы еибакуа», «игэахы пыжэжэо»;

Нерешительности: «зыжэ атыша итахаз еипш дгылоуп»; «ажьа зкыз сиеипшхеит»;

Коммуникабельности: «ила-ичы хтуп»;                     

Прозрения: «игэы игэацэеи еилысит»;

Излишней эмоциональности: «амыргэыргьа ихы италеит»;

Отрешенности: «ажэан далюрызшэа»;

Глупости: «ичы еипхьытта»;

Стеснения, застенчивости: «напыркэччо дгылоуп»;

В коммуникативной культуре абхазов часто использовалась предметно-вещная символика.

Бесспорно, как отмечает Б.Х. Бгажноков, сюда должны быть включены различного рода вещи, предметы и даже живые организмы – все, что при определенных условиях может быть приспособлено для передачи значений, для образования знаков, известных в семиотике под названием иконических (изобразительных).

К примеру, такую функцию исполнял посох (алабашьа). От того, как медиатор втыкал ее в землю, окружающие понимали его настроение и намерения. Профессор Г.В. Смыр пишет: «Если это делалось тихо, спокойно, то значило: «Не надо спешить, давайте подумаем»; если острие алабаши отклонялось вбок: «Я устал от бесполезных слов!.. В толпе слишком горячо спорящих какой-нибудь старик мог резким поднятием вверх алабаши заставить всех замолчать и после этого придать разговору более спокойное направление».

А.Д. Хеция отмечает, что алабашьа использовалась в качестве медиатора при сватовстве:

 «…если семья девушки не была согласна на брачное предложение, то старец семьи жениха мог молча войти в дом невесты с алабашей и там оставить. В таком случае свадьба должна была состояться непременно».

У охотников средством передачи информации является дугообразный, в форме полумесяца, деревянный кол (ачхындж) с глубокими нарезами для вешания котлов. Повернув его загнутым концом в определенную сторону, охотники указывают разминувшимся с ними друзьям направление, куда они собираются идти.

В этой связи в недавнем прошлом характерным примером являлась тамга (адамыга), которая есть не только знак частной собственности, но и источник информации об ее владельцах.

В первый визит парня к девушке на выданье, если последняя ему не понравилась, он показывает это своим друзьям за столом определенным наклоном ножа.

Если девушке, напротив, парень не понравился, то она демонстрировала свое восприятие посредством наизнанку надетого передника, либо крапивой, которую подкладывала под простыню оставшимся на ночь молодым людям.

Помимо обмена информацией (коммуникативно-информационный аспект общения) здесь присутствует перцептивный невербальный модус, который означает восприятие друг друга партнерами по общению и установление на этой основе взаимопонимания.

Средства общения, в данном случае, подвергаются различным манипуляциям, информацию несет не сам предмет сам по себе, а единство коммуникативнозначимого предмета и операции с ним; выступающие часто в виде игровых шуточных элементов, в форме загадок и т.д.

Одна из девушек, шедшая с родника, поставила кувшин с водой не на плечо, как полагается, а на лопатку, на что парень отреагировал следующей дешифровкой: «Я уже занята, у меня есть другой».

Если девушка, накрыв на стол, сразу же уходила, не присутствовала при гостях или не подавала молодому человеку полотенца, то последний расценивал это послание, как отказ молодой от дальнейших сношений.

Помимо вышеперечисленных средств общения существовали и другие его негласные и гласные формы, с помощью которых парень или его родственники могли «проинформировать» девушку о своих симпатиях к ней. О них мы писали ранее: (см. в «Традиционном общении в свадебной обрядности абхазов»).

Свое уважительное отношение к обычаю гостеприимства, к конкретному дому, к старшим и другим проявляет гость посредством действия с половиной головы зарезанного в его честь животного. Когда ее ему преподнесут, он, зная о том, что в доме или по соседству находится пожилой человек, отрезает ухо животного (его не едят гости) и прячет, а другую часть посылает тому человеку. Это устоявшийся элемент застольного этикета, распространенный у цебельдинских турецких абхазов. В данном случае, негласным и опосредованным символом явилась самая ценная часть туши – правая часть головы животного.

Участники похоронно-поминального обряда являются носителями особой функциональнозначимой нагрузки, зависящей от степени родства к покойному, от возраста, пола, семейного положения. Близкие скорбящие родственники узнавались по характерным внешним признакам: босые ноги, распущенные волосы, надвинутая на лоб косынка, поверх которой завязывалась другая (у женщин), накинутые на плечи башлыки (у мужчин). Данные символические     проявления скорби наряду с вербальными служили «опознавательными» знаками для окружающих, отвечающие на вопрос: «Кто из них родственники? (близкие к покойному)».

Близкий родственник (аеншьа, аешьа, аехэшьапа), зайдя во двор на оплакивание, бросал оземь свой головной убор, а не клал его как другие, на выставленный посреди двора ритуальный столик.

Скорбящие мужчины негласно узнавались по внешним атрибутам одежды: еще в конце XIX - первой половине XX вв. они стояли во дворе босыми (даже в непогоду), с наброшенными на плечи башлыками, в наглухо закрытой одежде. Рубаху на похоронах носили навыпуск и без пояса [Малия, 1982, с. 103]. Повязки на руках, фотографии, приколотые к груди, не были характерными этническими траурными символами. В знак глубокого траура наряду с женщинами мужчины повязывали голову черным платком, в прошлом - заплетали косу из отпущенных волос, что символизировало душевное состояние носителя, пребывавшего между жизнью и смертью. По сообщению Р. Х. Гожбы, заплетенная коса ниже пояса у мужчины - знак глубокого траура и отрешенности от всего земного. В большинстве случаев мужчины отпускали бороду и косу до тех пор, пока не отомстят за гибель близкого родственника.

Мужчина или мальчик, держащие фундуковую трость в руках, были наиболее близкими к умершему(-ей) и должны принимать знаки сочувствия. Все понимали, что в первую очередь надо было подойти к ним.

В старину они применяли особые плети с широким куском ремня - язычком, которыми ударяли себя в затылок и чем громче раздавался звук от ударов, тем лучшим плакальщиком считался он. Теперь эти плети, известные под названием «а-шысла», вышли из употребления.

Особую роль играл горевестник. Внешние коммуникативнозначимые средства выражались в том, что он, выезжая на коне, не гарцевал на нем, кнут держал в левой руке, не подстегивал коня, не играл плетью, хвост коня не был завязан, видимо ввиду траурной символики распущенных волос. Бурка накидывалась так, чтобы она немного спадала на бок коню.

Горевестник, да и любой мужчина, носящий черкеску, выходя в старину на похороны, оборачивал газыри черной половинкой кверху, что символизировало характер его предстоящего визита.

Первым горевестник не здоровался, на приветствие он отвечал кивком головы, не спешивался, т.е. вел себя не по правилам всаднического этикета; не желал ответным приветствием благополучия, сохраняя молчаливый нейтралитет между нормами этикета этого мира и «мира потустороннего» (траурный этикет).

К числу коммуникативнозначимых средств общения относится, по сообщению абхазов в Турции, вывешиваемый у дверей дома кнут. Если рукоятью книзу, то путник, увидев его, проезжал мимо, т.к. понимал, что в доме траур, в том случае, когда рукоять плети была обращена кверху, гость мог войти в дом.

Или по убранству фасада дома у некоторых абжуйских абхазов путник мог определить, кого они недавно похоронили.

Если черной материей были обернуты сваи дома, это означало, что умер молодой единственный наследник; если верхние перекладины балкона, то скончался пожилой человек; «если умирал глава семейства, то одну из опор дома надрезали и не меняли долгое время».