С древних времён, речь абасков (абазгов и апсилов), включала особенности скрытой архаики мужского и женского говора, сохранённые в живых языках абхазов и абазин. Здесь, в качестве различительных признаков, выступают произношения: в женской, отмечаемые долгими гласными, когда в мужском выделяются долгие согласные, наряду с чем раз­личая ещё и смысловое содержание сказанного (фоносемантика). Были ярко различимы издревле и речевые поведения мужчин и женщин, связанные с этими явлениями. Кроме того, в абхазском языке выделялся язык охотников (мужской), со своей специфической лексикой. Данные явления и многое другое, не отмечается в литературном языке, хотя это и связано было с психологией социализации быта.

 Исследование особенностей речей мужских и женских говоров, как у абхазов, так и у абазин, выявляют многие различия по таким направлениям, как по их фонетике и фонологии, по лексике и даже грамматике.  

Приведём один колоритный пример подобного различения: активное, голосовое противостояние ночным неприятностям, производимое мужчинами. Они, находясь в ночной страже (укреплённых поселений, или общины, стоящей в ночном поле) для отпугивания возможной опасности, вскрикивали неоднократно УА-ХIА-ХIАЙ, или УА-ТА-ТАЙ, как общее предупреждение врагов о своей готовности к отпору. И остальные участники, с разных мест, дружно поддерживали оклик. Этим они предупреждали врага о своей бдительности и многочисленности, и своём единстве в храбрости ХIАЙ-ХАЙ и отпору ТАЙ-ТАЙ.

Всё это запретно было произносить женщинам, собственно, не участвовавшим в засадных группах, иначе отнесли бы их к непозволительному статусу – бесстыдной для них «мужественности» ХЪАЦIАХЪА. Да и не готовы были женщины к этому ментально, будучи пассивными наблюдателями.

 Так, в женском говоре, при общем групповом, или конкретно персональном выражении страха, встречались нерегламентированные в повторе длинные гласные (гласно-согласные) звукосочетания, тихие междометия: УА-УА-УАЙ; УА-ДЫ-ДЫД.  В других случаях восклицали УА-У-У – выражение страха перед непреодолимой силой; Й-Е-Е-Й-ИА-ИА – неуверенность в реализации замысла; ЙА-ЙА-ЙАЙ – растроганное осуждение; УА-УИ-УИ – слёзное воззвание к людям, перед выражением просьбы. А вот такие лексемы запретны были произносить мужчинам.

Женщины могли выдавать подряд этот каскад без паузы. Кроме страха, этими абстракциями они выражали удивление, наив, слабость и готовность к подчинению мужской воле, следственно, употребляемое чаще вдовами и засидевшимися на выданье девами. В других случаях произносить каскад согласных ХЬ-ХЬ-ХЬ – сарказм в оценке; согласных и гласных ДЫ-ДЫ-ДЫД – нерешительное отклонение; УА-А-САРА – жеманство, УЫ-ХВI-ХВI – выражение ублажения или усталости (реконструкция словарного «уы-хв-хв», заменой на фонему ХВI, этим переводя в истинное звучание, как при варианте произношения уы-хв-ы-хвыхв), и др.

В «мужской речи» выделялись другие звучания удлинённых фонем. Например, П-КЪ-КЪ-Ы – разрубание топором твёрдых предметов в мелкие кусочки; Х-Х-Х-Ы – разрезание ножом полутвёрдых предметов; ПХ-Х-ХА – строгание твёрдых вещей, ХЪ-Щ-Щ-ГIА – массовое убийство, ТЫР-Р-Р – волевая и физическая остановка коня; ТЫР-РАЙТI – голосовое управление отарой, и др. Эти «слова», отмечающие мужские поступки, говорили о мужестве объекта оценки и субъекта управления при реализации им конкретных действий.

Приведём и наиболее характерное восклицание абхазки, не произносимое никогда абхазцем: ДИ-И-ДА. Это междометие, выражающее практически все женские эмоции – удивление, восторг, недоумение, самолюбование, самоутверждение. Этим же абхазка может выразить соболезнование, сочувствие дидашшЫлеит и мн. др.

Подобное сочетание звуков, например, свадебная песня УАРИДАДА (возможно, адыгского происхождения, в древности не относимая к веселью), произносила только группа мужчин (абазины или абхазы), участвовавшая в свадебной церемонии-игре. Это – когда женщина полностью была лишена права участвовать в исполнении данного свадебного припева чествования невесты. То есть, здесь табуировалось не столько фонетика, сколько семантика.

 Или же, крайне редко мужчина озвучивал (правда, несколько надменно) оценку простых ситуаций, куда он попадал. Например, в ситуацию ложной опасности, без явных последствий, воспринятой им за реальность, и когда он восклицал Й-Й-Й или Э-Й-Й, этим выражая тщету на реализацию замысла. Такой пассаж оценивали как недостойное поведение мужчины, будто бы подражавшее женщинам ПХIВЫСМИНРА. Мужчины предпочитали выражать удивление или недоумение междометиями ЙАРАБИ / ИАРАБИ; ЙАУ-УАЙ / Иауа-Уеи, и др.

В целом мужская оценка разговора женщин – это хIван-схIван (сказано + я сказала), как сплетня, злословие. Мужчины оценивали свой разговор с равными, как ныхара-ныхIвара – «давать клятву, произносить здравицу», причисляя себя к «присягнувшим» АНЫХА ЗХIВАЗ. Этим относя себя к сословной иерархии, в целом, к «единому потоку» рода, села.

Ещё в древности, в среде язычества, в ритуалах поклонялись Амра-ныха – персонификация Солнца; Амза-ныха – Луны, где ныха клятва. Почитались кромлехи – ныхIа (дух-камень), около которого произносили священную клятву ныхIва – «духу скажи». При этом НЫХА – это клятва мужчин, другая клятва УАШХIВА произносилась в основном женщинами. Женская клятва реконструируется до исходного звучания УАС-ХIВА (последняя воля + скажи), как непреклонное следование заветам родителей (или мужа).

Следует особо отметить существовавшее издревле в языке предков, «охотничьего» арго (мужского диалекта), что было утрачено давно во многих наречиях языка абаза (и адыгских). Однако у всех у них был широко разнесён во многом уникальный язык пастухов (вновь мужское арго), который частично сохранён. Так, для содержания больших стад овец ХIВЫ-ЧА (пастись + кормится) / иҳəы-ича, на летних пастбищах ХIВЫ-РТА, и зимниках ЧА-РТА, применяли раздельный труд – руководителей и исполнителей. Изначально управлял группой пастушьих и охотничьих общин ПЧАРАХI (АХЧАЛАХI) / АБЧАРАҲ – глава пастухов и охотников (стрелок), со своим особым говором. Он, как «умелый / сильный», фактически – вождь, был управителем, и освобождён от всех других дел по хозяйству.

В его «должности» отмечается признак горного животноводства П-ЧА-АР (срывать + поедать + горы), распределение пастбищ, с учётом того, что высокогорное (АР) альпийское разнотравье поедалось животными с верхних частей П / ПЫ – срывать верхнюю часть растения. Неумелое пользование пастбищами приводило к потраве лугов. Из-за этого предостерегали не становиться рядом с непорядочным человеком: «не питать с ними стада одними головками соли», не брать такого «однокорытником» ПЧАГIВ.

Собственно, эти конфликты мужских коллективов нивелировались управителем пастбищ. Он наставлял, чтобы все были добросердечными друг к другу, и при встрече произносили: БЗАХIВЫД / УБЗАҲƏиТ – приветствие пастухов (БЗА-ЙХIВЫД – чтобы хорошо паслась живность). Абжуйцы желали пастуху: «Бза хауцалт» – «чтобы всё стадо перегнал живым»; бзыбцы это говорили и аробщику, идущему в альпийское пастбище. Отметим, охотники и пастухи не здоровались за руку – это было запретно; руку стали подавать намного позже.

Что касается охотничьего жаргона, то он был особенностью древнего языка, утрачиваемая по отдельным диалектам в течение 1.5-2 тыс. лет. Лексикон данного арго составлял несколько тысяч слов, охватывая практически все названия растений, животных, предметов и элементов окружающей среды. В настоящее время остались следы лишь в бзыбском говоре, как особенность абазгского пласта языка абхазов.

Особенность данного «арготического языка» – это его полная запретность для знания, тем более, пользования женской частью общины, его табуированность даже для остальных (причина его исчезновения). Элементы данного лексикона сохраняются зыбко в отображении концептов мужских и женских особенностей почитания семичастного культа земного бога-духа Айтар, молитвах в честь него.  Они распались на отдельные части – на семь долей мужских и женских функций божеств: таинствах рождения, смерти, воскрешения, и др.

Особенности мужской и женской речей и обращённость к ним в обычном говоре выделяются широким использованием морфем БА и ЛА, УА и ЙА. Причём, заявляющие о женщине БА и ЛА, наряду с чем и выделяющий концепт – «видеть» БА, отмечающий реальность осязаемого и представляемого мира, как содержащее внешнее чувство любви (например, поцелуй «ба»). Также, определённый вид отличительных признаков в речи, обозначающие всё то, что подразумевают мужчину: УА и ЙА.

Из данных исходов формируются лингвистические отличия в обращениях. Например, к мужчинам УА-РА – «ты» и ЙА-РА – «он»; женщинам БА-РА – «ты» и ЛА-РА – «она». Причём, композитное сочетание основных лексических признаков выделения мужчины: УА + ЙА – это холод, ненастье; ЙА + УА – призыв к действию, и вселение уверенности в совместных поступках. Всё это относимо только к мужчинам, например, в боевых действиях, или участвующим в процессах трансюманс, перегонах скота в горах весной и осенью (женщины не сопровождали их в походах и на горные пастбища).

С другой стороны, сочетание ЙА-УА-А-А – это женское восклицание, вопрос (сомнение), относимый к мужчине, и направленный на формирование его покровительственной для неё ответной реакции. Отмечается явно выраженная неуверенность женщины в своих действиях (поступках), оцениваемых мужчинами. Или же другое сочетание признаков ЛА + БА – это палка, что выражает готовность женщины к собственной подневольности – осознанной необходимости (свободе).

Между тем, есть отличия и внутри разных общин в части лингвистики, различающейся по признакам пола, например, в похоронных ритуалах абазгов и апсилов. У апсилов (Закавказье) мужчины громко причитали (рыдали), в отдельных районах практиковалось членовредительство (они ударяли по голове особыми плётками Ачыламс). Женщины ещё исцарапывали лицо и выдирали волосы (как и у древних адыгов, осетин, ногайцев, также мингрельцев и имеретинцев).

Абазги (Закавказье и Северный Кавказ) не делали принципиально ничего такого, о чём говорится выше, даже до принятия христианства, позже и ислама. Так, в древности молча хоронили на верхушке дерева убитого молнией человека, и его останки перезахоранивали, также молча в дольменах. Со временем стали хоронить так и всех.

Мужчины абазгов старались не проронить ни звука, стоя перед покойником со сплетёнными перед грудью руками, показывая, что они в глубоком горе «отрывали его от сердца» ГВЫЦIХРА. Женщины плакали с узким набором слов причитания. Их также не сажали за одним поминальным столом. И эти все древние устои поведения сохранились у абазин, а у абхазов же, в зависимости от доминирования абазгского или апсилского начала, встречаются те или другие акты поведения – в разных местах Абхазии по-разному.

Зато церемонии у абазгов сопровождались ритуальным песнопением ГЪЫБЗА – обрядовыми причитаниями, произносимыми женщинами УА-УА-УАЙ, УА-УАУ, УА-У-У и др. Мужчины с покойником прощались трёхкратным восклицанием слов: УГВНАХIКВА УЫЗХIЫРГIВИД, АНЧВА ЙУЗЙЫРГIВАРАГIАД – «Мы прощаем тебе все грехи, пусть простит Бог»; ХIУЗЫРАЗБ, АНЧВА ДУЗЫРАЗХАД – «Мы довольны тобой, пусть будет Бог доволен тобой» (Фразы записаны в народном звучании гвымлоктского говора). Приносили жертвоприношения с молитвами АНЫХIВАРА. Здесь АНЧВА – образ матери-покровительницы абасков.

Половые отличия ХЪАЦIАРА-ПХIВЫСРА показывают высокий статус «женского» языка в общине, по крайней мере – самостоятельный характер женской части большой семьи. Возможно, это отголоски матриархата – естественной биологической формы семьи. Где символом материнства становятся небесный объект Луна-ночь Амыз-Амза – «светоч-лучина», и естественные просторы Земля-лоно АДГЬЫЛ (АДГЫЛ) – «прислоненное», как при родах женщины «сидя на земляном полу», так и смерти – «предании земле». Следовательно, родовые, после – общинные и этнические самоназвания, выражали социальные признаки зарождающегося народа.

В переходном периоде матриархата в патриархат родовые названия заменяются общинными: АПШИЛ – «сосредоточенные в похожих условиях», в целом – «Похожие / Родственные». Матриархат заменяется патриархатом с попыткой вытеснения символа женского покровительства Анчва, заменой на мужской образ АБ (отец) – «Образ одного вождя». Со временем он трансформируется в форму АБА-ЪА – «Отечество», далее, АБА-З-ЪА – «Родство по отцовству», и наконец, АБА-ЗГЬИ (АБАСКИ) – «Весь народ по отцовской линии».

Попытка вытеснения АНЧВА провалилась, образ матери остался божественным символом, хотя и воспринимаемый как мужской образ – Бог. Альтернативные образы мужского начала сохранились до наших дней, в виде эндоэтнонимов: АБАЗА, АБАЗГИ, АБСИЛЫ. Понятие отечество появляется с данных этнонимов – АБ-Е-ШЛА и АБА-ШТА.

Развитие языка и общества опиралось на особенности мужского и женского говора. Так, наиболее древние корневые морфемы встречаются в написании старинных абазинских мужских имён (впоследствии фамилий) абасков: кратких, рванных лексем – три фонемы, одна лексема. Аджь, Апс, Ард, Арт, Баг, Бажв, Бал, Бат, Биш, Быджь, Гаг, ГIап, Геч, Гог, Гот, Гук, Гум, ДзыгIв, Джьыр, Кам, Кап, Кац, Кды, Кеч, Кик, Кич, Кок, Ло, Лау, Лых, Лах, Маз, Мат, Мыкв, Ныр, Паз, Сид, Там, Токъв, Уаз, Хат, Хвут, Хвуш, Хьиш, Чыкв и др. (См. Ионова С.Х. Абазинские фамилии и имена. URL: http://apsnyteka.org/file/Ionova_s_abazinskie_familii_ i_imena.djvu (дата обращения 25.12.2018)

В данных именах присутствуют краткие лексемы, как выделяющие функции его носителя. Это оттого, что патриархат является социальной, экономической и политической формой семьи и общества, где расширяются функции главы семьи, далее рода, присвоением властных полномочий. Поэтому символом мужского начала выбирается Солнце-светило Амара – буквально «обладание». Другой символ – это конкретный участок среды обитания, постигаемый как Земля-житница АчIвыла – «своё приволье». Здесь требуется выстраивание множественных связей, конкретизация их социального статуса – прав и обязанностей каждого члена большой семьи, с жёсткой привязкой обозначающего термина родства.

Сложны для понимания и ценности: муж ХЪАЦIА / Ахаҵа, и жена ПХIВЫС / Аҧҳәыс, они заводят в глубокую старину – эпоху матриархата, где в понятии хъацIа (хъа – «голова» + цIа / цIай – «малое»), выделяется его незначительная роль в семье. Возможно, архаичной формой понятия служило – слово ХЪЫЦI. Понятие «развод» в народной речи раскрывается двояко: дыл-хъыцI-тI – «сошёл с неё»; дйыцIцIтI – «вышла из-под него». Или же понятие – «кацо», характерного атрибута мужчины в этрусском языке cazzo – мужской половой орган; в грузинском кацо (k’aci) – мужчина, по-китайски hànzi.

В термине «пхIвыс» присутствует корневая морфема (суффикс?) ЫС, что встречается в словах «хIв-ыс» – телёнок, «шIышI-ыс» – жеребёнок, «абшI-ыс» – козлёнок и др., выделяя характеристику – младенец, скорее, как искажённое созвучие. Или имеем дело с архаизмом (историзмом), например, ПХЪВЫ-С, где – ПХЪВЫ / БХЪВЫ – скала, С / СЫ – снег, «Снежная скала». Возможно, это психотип сказочных гигантских женщин, отвечавших поведению половой холодности. И позже в мифах женщины описывалась как хозяйки с внушительными размерами, не искавших постоянной мужской близости.

Исследуем возможные направления этимологии «ПхIвыс». Так, П в исследуемом слове содержит ещё такие значения: «п-ны» – место обитания, «п-ахь» – двор, «п-ыкв / п-ышв» – лицо и т.д. Звукоряд – ХIВЫС можно рассматривать и в таком варианте: ХIВ-УС. Корень «хIв» – связывание / совместное (например, хIв-ы-ча – совместное питание отары). Другая часть слова «ус» – дело, работа. П-ХIВ-УС – «потомство / двор / дом» + «сообща / связанно» + дело / работа». Тогда «женщина»: «Лицо, сплачивающее дела дома и потомства».

Она выделяется терпеливой работой – УС, озвученной как ЫС, хотя в речи слышится именно ПХIВУС (ПХIВЫС). Здесь П обозначает прямого наследника, например, па – сын; пхIа – дочь. Причём «хIа» – богатое наследие (хъа-хIа-ра – «голова + прибыль + осуществление»); «хIвыс» – телёнок «с наследством». То есть, пхIвыс – «Особа, множащая наследие».

Девушка пхIвыс-па – «женщины сын», вроде бы его звучание должно было – «пхIвыс-пIха», утраченное или сокращённое со временем. Это было не кличкой и не оскорбительным именем женщины. Это слово исходит из глубокой древности и связано с нежелательностью для рода рождения девочки, потому было табуировано называть её «пхIвыс-пхIа». (Это форма инфантицида, применяемое в древности у предков, как и у этносов Индии, Ближнего Востока и Америки).

В целом, в семантике речи отмечается, что мужчина рассматривает мир как внешняя сфера размещения своей души. Так, понятие ЙПСЫ ЛКIЫНХАЛТI – «его душа обволокла её», обозначает любовь парня к девушке. Или ЙПСЫ ДАКВЙЫРПШТI – «он заставил его обозреть собственную душу»; ПСЫ ЗХЪУ – «в душевной оболочке», говорится о мужественном человеке; СПСЫ УХЪАШВАТI – «чтобы моя душа оберегала тебя».

Женщина «видит» мир внутри себя: абазгские женщины говорили СГВУ-АГВУ – «середина моего сердца», моя любовь; апсилские сукəхшоуп – ритуальное действие «чтобы все твои болезни перешли внутрь меня», обводя три раза рукой вокруг мужчины. Отмечаются и различия в восприятии мира у абазгов и апсилов. Так у абазин внутреннее размещение чувств, только в сердце СГВЫ, и абхазы также чувства размещали в гəаҵа – тайнике сердца. Однако у абазин УАЦIА – это внутренности, не имеющие отношения к чувствам.

Кроме данных половых признаков индивидуальности, существовали и другие многочисленные понятия, отображающие правила, которые определяли место мужчин и женщин в широком поле запретов, и предпочтений. Они распространялись на месторасположения путников, конных и пеших – левое или правое, спереди или сзади, исходные от старшинства и мн. др.

В быту абасков наличествовали две субкультуры: доминирующая мужская и зависимая от неё женская; патрилинейное наследование имущества, патрилокальное расселение после заключения брака. Лишь в родовом доме большой семьи, при отсутствии посторонних, доминировали элементы матрилокальности, выразителями которых выступали старшие женщины.

Одновременность проявления этих прав запутывали статус женщины в семье, то ли она бесправная, или же свободная? Чужие наблюдатели считали её бесправной, она сама ощущала себя свободной – матерью и хранительницей домашнего очага, кормилицей и созидательницей семейного тепла.

Бабушка ТАЖВ ГВЫБЗЫГА – «старая-мудрая» распределяла комплекс работ для всей женской части подворья, изредка для прислуги ПШЦIАГЫЛА – стоящих в передней части двора. Она же, старшая женщина в семье ГIВНАГIВТАЖВ, давно вышедшая из детородного возраста, делалась «чистой», главной молельщицей в женских семейных ритуалах язычества, свершаемых в усадьбе (в огороде). Например, приносили в жертву петуха, заранее «очищенного» от греха заточением его на несколько дней под корзину (прикармливая).

Специфично, в жертву приносили не курочку, и в молитвах обращались Нанду (Великой Матери): о заботе к детям, о продолжении рода и о благополучии семейства. Кроме женщин семейства могли участвовать и некоторые соседки. Она же, бабушка, руководила ритуалом прошения дождя «Дзыуара», также многими другими церемониями, исполняемыми только женским родом.

 Дедушка АХIБАДУ (ДАДА) – распределитель всех мужских дел ЛЫГАЖВХIВАРА, в основном вне дома АГВАНЫ. Он был главным в ритуалах «приведения к клятве» НЫХА, ГIВНАГIВЛЫГАЖВ, у семейного святилища КВСЫГА, на территории усадьбы. Где под навесом стояла «кузня-святилище» Ажьира-ныхIа (с набором: наковальня псыргла, молот джьахIваду, щипцы рычва, изделия из железа айхалыцI). Здесь, он обращался к богу: ХIГIАЗШАЗ АНЧВАДУ о благополучии всего народа и каждого присутствующего в ритуале. Далее он открывал обильный праздничный стол во дворе (под навесом), в подготовке которого принимали участие, под его руководством, исключительно все домочадцы: мужского и женского рода. Руководил он и многими другими церемониями и ритуалами.

Были ещё широко распространены и половые признаки табуирования: нельзя было женщинам сидеть за одним столом с мужчинами (если и сидеть, то только с левой стороны); мужчине нельзя было прикоснуться к чужой женщине, даже к своей жене и своим детям на людях и др. Регламентированы были общения зятя и тещи, ограничены были и допустимые жесты молодых при общении со старшими. Предписывались определённое расстояние и поза общения и мн. др.

Отметим ещё раз одно различие в говорении. Так, мужчины вырабатывали свой особый жаргон – прозвища, которые становились достоянием всего окружения. Прозвища были меткими и удивительно чёткими, описывающими внешний облик или внутренний мир характеризуемого человека. Они нередко становились действительными именами, как симбиоз фольклора и языка – вплоть до словесных стереотипов противоположного содержания: хъапшас – «голова, обдуваемая ветром», кличка легкомысленного человека; ФЫРХЪАЦIА – «огонь мужчина», характеризуя мужественного энергичного человека.

Возможно, первые мужские имена с древних времён звучали как бытующие в настоящее время клички (напоминая прозвищный фольклор индейцев Америки). Например, Амцабыз (пламя), АчIвры (длинный, жердь), Багь (паук), Быкъв (скала), ГвырцIа (игловидный), Квыджьма (волк), Лагъра (сероглазая), Ласы (лёгкий, мобильный), Мышва (медведь), ТIыгв (тупой, обух), Уарбагь (орёл), Хвыц (маленький, короткий), ЦIара (быстрый, ловкий, острый), ЦIыгъ (тонкий), Шарах (олень) и мн. др.

Что касается женщин, то они, по своей сути, не могли не давать оценок (прозвищ) товаркам, однако эти имена оставались внутри домашнего круга, крайне редко выходя в сферу общественной жизни, не становясь кличками. Тем более табуировано было им стать оскорбительными оценками для сестёр и любой другой родственницы, за этим следили мужчины.

Относительно их прилагались только ласкательно-уменьшительные прозвища-имена, названными дедушками и бабушками с младенчества, и которыми пользовались до зрелости, когда и позже. Такие, как ШкIвокIва (белая), ЛаквайчIва (черноглазая), Хьыбла (Хьыбра – абаз.) (златокудрая или златоглазая – абх.), Амра солнечная, ТIатIа мягкая, Щаща полнокровная, КIважва княгиня, и мн. др. В частности, называли ХьапщрчIвачIва (золотой самородок), Разна (серебро), Сгвагва (середина моего сердца) и др.